Часть первая. А помнишь, как все начиналось... Или когда лошади первый раз стали профессией
КОНТРАКТ
Он был нежно-розового цвета, набранный мелким шрифтом, с размашистой подписью в конце. И на бланке, логотип которого изображал лук, водные лыжи и всадника верхом на лошади.
При виде последнего изображения во мне все заныло в сладостном предвкушении: в принципе, я была готова в США, куда отправлялась по студенческой программе, работать кем угодно (что и указала в своей анкете), но хотела, конечно же, с лошадьми.
Первое же беглое прочтение документа заставило меня возликовать. Е-ес!!! Меня приглашают в детский летний лагерь инструктором по верховой езде, с окладом более чем условным (150 долларов в неделю), но зато с питанием, проживанием и оплатой проезда до места работы и обратно.
И в тот же день рядом с подписью работодателя я поставила свой скромный автограф, отправила подписанный контракт по обратному адресу и стала поковать вещи…
ДОРОГА
Лететь к новому месту работы мне пришлось с четырьмя пересадками. И все – на самолете. Сначала до Нью-Йорка на огромном Боинге, затем на трех маленьких самолетиках. Я никогда в жизни столько не летала! И хотя дорога со всеми пересадками заняла больше двух суток, получила от нее истинное наслаждение.
В аэропорту города Коламбас меня встретил хозяин конюшни – чистенький, аккуратненький и очень живой старичок, судя по всему, давно разменявший седьмой десяток. До конюшни ехать было более ста километров, и мистер Хармонс искренне пытался увлечь меня беседой. Но сумерки, успокаивающее покачивание машины, двое суток без сна… Словом, сил моих хватало только на то, чтобы держать глаза открытыми и отвечать односложно.
По прибытию я случайно услышала, что Хармонс охарактеризовал меня своей супруге как человека угрюмого и неразговорчивого. И тогда я искренне удивилась: сами ведь покупали билеты на самолет и просчитывали оптимальный (по дешевизне, а не времени) маршрут, знают, что двое суток заняла дорога – что же теперь говорить?
Но, решив, что начинать с обиды не совсем правильно, поинтересовалась, где находится конюшня и манеж. Мне показали направление. Но, к моему огромному удивлению, там не оказалось ни одной лошади. А вместо денников были открытые (и заросшие наполовину навозом) стойла, с крюками для цепей вместо дверей. Там же висела поросшая пылью амуниция.
Подивившись увиденному, и решив, что утро вечера мудренее, я отправилась в выделенную мне комнату и заснула мертвым сном.
ХАРМОНС ПАЙН ВЬЮ
Так называлось поместье, конюшня и одноименный частный лагерь, где мне предстояло работать. Огромный дом-усадьба располагался на берегу большого и очень чистого озера, с двух сторон был окружен лесом и с одной – кукурузным полем. На берегу щипали траву дикие гуси, у пустой по-прежнему конюшни я заметила выдру и выводок индеек, а в лесу – пугливую стайку косуль. И от всего этого пришла в восторг неописуемый.
В прочем, диким это место назвать можно было очень условно. Потому что трава везде, даже на лесных полянках, была аккуратно подстрижена газонокосилкой, хвороста и валежника не наблюдалось, а берег оказался выложен крупной галькой явно искусственного происхождения.
В то же утро меня познакомили с напарницей – англичанкой Линдой, моей ровесницей. Выглядела она просто как стопроцентная представительница туманного Альбиона: высокая, плоская, блеклая, с невыразительным неулыбчивым лицом и крупными «лошадиными» зубами. Линда рассказала, что уже 6 лет занимается в пони-клубе и подрабатывает там помощником инструктора.
Едва мы перебросились парой слов, как нам объявили задание на ближайшие два недели:
А) привести в идеальный порядок конюшню, вместе с манежем, плацем, левадой.
Б) вымыть, смазать и заштопать амуницию
В) выловить из огромной левады лошадей, выпущенных туда еще прошлой осенью, и привезти в порядок их тоже – помыть-побрить и подъездить. Причем до того уровня, чтобы спустя 14 дней на них могли безопасно учиться дети, незнакомые даже с азами верховой езды.
В прочем, смысл сформулированных заданий я поняла только потом, в процессе их исполнения. Ибо в тот момент произошла со мной странная штука. Пока речь не шла о лошадях и тем, что с ними связано, английский я понимала очень прилично. И легко на нем общалась. Но как только заговорили на конные темы… Все. Полный ступор, тарабанщина, и из знакомых слов только союзы и предлоги.
Потому я просто улыбалась, кивала головой и посматривала искоса на напарницу, искренне надеясь, что она поняла больше моего, и требуемое мы кое-как сделаем.
Так оно и получилось.
ПРИСТУПАЕМ К РАБОТЕ
В первые два дня мы только и делали, что драили конюшню и снаряжение. Половина седел к моему ужасу оказались вестерн (хорошо еще, что уздечки обычные). Кроме этого я впервые в жизни познакомилась с рептухами, крючками для копыт (в конюшнях, где я до того работала, крючкованием себя никто не утруждал), копытными и седельными мазями, шпрунтом и марцингалом. По наивности я обо всех своих затруднениях рассказала Линде. Она мне честно помогла во всем разобраться и даже составила список терминов, как это все называется по-английски.
А вечером о возникших у меня сложностях в красках (и с большими преувеличениями) доложила хозяевам. В результате чего у меня с ними состоялся пренеприятнейший разговор, в котором меня в мягкой форме обвинили во лжи (типа, не надо было писать в анкете, что опыт ВЕ 10 лет) и выдали учебник в картинках по верховой езде.
В прочем, нет худа без добра. И учебник стал для меня бесценной находкой. Ибо в нем пошагово и в картинках было расписано, как чистить и седлать лошадь, как на ней ездить и как называется всевозможная амуниция. И именно с помощью этой книги я выучила все необходимую «конную» терминологию. И уже через две недели «козыряла» ей не хуже самой Линды.
А еще с помощью книги я научилась седлать седла вестерн и правильно в них сидеть. И до сих пор искренне жалею, что не свистнула эту книгу у хозяев. Эх, а надо бы было!
ЛОШАДИ
Лошадей оказалось девять. Один жеребец, один мерин и остальные кобылы. Большая половина редкой и ценной в том штате масти – паломино (соловые по-нашему). Хозяин этим обстоятельством очень гордился, и я долгое время считала, что «паломино» это не масть, а какая-то почти вымершая национальная порода.
Но на меня самое большое впечатление произвели не соловые лошадки (среди белорусских упряжных масть вполне обычная, только наши белорусы обычно более солнечных, насыщенных оттенков), а мерин по кличке Эль Дьябло.
Во-первых, он был выше всех остальных лошадок – около 155 в холке, тогда как остальные оказались сантиметров на пять-десять меньше. Во-вторых, его масть действительно поражала: туловище насыщенного темно-медового оттенка, грива и хвост иссиня-черные с яркими серебристыми прядями. Ну и наконец, в первую же встречу Эль Дьябло без всякой причины довольно сильно укусил Линду. И хотя лошади кусать людей не должны, я про себя решила, что по отношению к англичанке можно сделать исключение.
При дележе лошадей Эль Дьябло попал ко мне. И поскольку и сами хозяева считали его лошадью сложной и непредсказуемой, то необычной масти мерин быстренько стал «инструкторской лошадью», и все лето работал только подо мной.
Второй сложной лошадью считалась пятилетняя Инди, красно-серая очень изящная кобыла. Но истеричная, дерганная, имевшая отвратительную привычку без конца мотать головой, разбивая при этом носы всем находящимся рядом. Инди «досталась» Линде, и, как ни странно, англичанка прониклась к этой бестии искренней симпатией.
Кроме Эль Дьябло ко мне попала гнедая старушка Таша и две соловые кобылки.
К Линде – Инди и три соловые лошади.
А жеребца-производителя масти паломино мы договорились смотреть по очереди. Благо, заезжать девятилетнего Ларо от нас никто не потребовал.
ПОДГОТОВКА ЛОШАДЕЙ
Подготовка лошадей к работе под детьми прошла гораздо проще, чем я предполагала. Сбрасывать ни меня, ни Линду, никто не стал. Так, было пару пинков в ответ на хлыст или шенкель.
Самое интересное, что Линда считала, что лошади у нас тупые, никуда не годные и подготовлены из рук вон плохо. И что то, что мы делаем – очень сложная и ответственная работа.
А мне лошади казались просто золотыми – да, не все помнят, но стараются, прислушиваются ко всаднику и ... вспоминают.
Кстати, и хозяева, переодически наблюдающие за нашей работой в манеже, наконец-то успокоились на мой счет, и даже (как мне показалось) стали накладывать более щедрые порции за ужином.
Интересно еще то, что лошади совсем не понимали русского языка. Интонации и слова, с которыми я к ним обращалась, их почти пугали. Но стоило мне только вместо «тише девочка», сказать «easy girl», как лошади и в самом деле успокаивались, доброжелательно пряли ушами и выполняли требуемое.
Поскольку времени до приезда первой группы детей оставалось совсем мало, седлали мы лошадей по два раза на день – до и после обеда. И проводили по 6-8 часов в седле. Плюс все работы по конюшне. Уставали – страшно. И хотя то, чем я занимаюсь, мне нравилось, приезда первых учеников я ждала с большим нетерпением...
Часть два. Тренер по-американски
ДЕТИ
Первое впечатление об американских детях – чемоданы. Точнее, их огромное количество. Смена в лагере длилась всего 6 дней, но на этот срок за каждым ребенком родители пыхтя и улыбаясь тянули как минимум три баула! И не маленьких-компактных, и минимум килограмм по двадцать каждый!
Второе – письма. Дети писали родителям постоянно. Начиная с первого же вечера. Отмечу, что американская почта работает не лучше нашей, и большинство посланий до родителей доходило только когда их чада возвращались домой.
Третье – невероятная законопослушность американских детей. Вот чтобы делали наши детишки, если бы вожатые запретили им приближаться к берегу озера с 16 вечера и до 9 утра? Бьюсь об заклад, именно в это время там бы и пропадали, и потом бы хвастались друг перед другом свершенными подвигами.
А за два месяца мы в неположенное время на берегу словили только одного ребенка – девочку рязанских иммигрантов по имени Ирина.
Четвертое – странная для столь юных существ неискренность. Улыбаются, отпускают комплименты и говорят то, что принято, а не то, что думают.
«Good job!» (хорошо сделано!) то и дело восклицают они, наблюдая друг за другом. Даже если тот, кому адресованы эти слова залез в седло после третей попытки и все занятие проходил шагом, потому что по-другому ему страшно.
ВЕРХОВАЯ ЕЗДА. УРОКИ
В прочем, лошадьми американские дети «болеют» так же, как и наши белорусские. И поэтому работать с ними было интересно. Каждый день у меня было по 8 получасовых занятий, каждый раз с новой группой. Запомнить все имена, тем более столь непривычные для нашего слуха, мне было сложно. И я поступила так, как делают в наших конных клубах: обращалась ко всадникам, называла их по кличкам лошадей, на которых они сидят.
Сами дети это нововведение восприняли нормально. И спрашивали друг у друга:
-- Ты кем сегодня был?
-- Я – Ташей.
-- А я – Люсиндой.
И бегали и играли друг с другом в лошадок.
А вот владельцы лагеря вскорости вызвали меня «на ковер», прочитали лекцию об американской свободе, демократии и конституции, и попросили сделать усилие и запоминать имена.
И я, вручая лошадь, на бумажке парами записывала кличку животного и имя ребенка. И во время тренировки все время подсматривала, чем немало смешила ребят.
В прочем, в остальном отношения у нас были замечательные.
ТИПИЧНЫЙ ДЕНЬ ТРЕНЕРА ПО-АМЕРИКАНСКИ
Утро у меня начиналось в 6 утра – раньше, чем у всех остальных обитателей лагеря, не считая, правда, второго инструктора – Линды.
И хотя поспать я, ох, как люблю, эти ранние подъемы были мне в радость.
В это время гуляли по стриженным лужайкам косули, скользили между постройками ласки, задумчиво бродил по леваде жеребец Ларо.
Я чесала его шею, брала в конюшне два недоуздка и два чембура и шла к большой леваде, где паслись всю ночь кобылы и Эль Дьябло.
Левада – огромная, с травой по пояс и островками кустарника – заглатывала лошадей, словно корабли бермудский треугольник.
Стоишь у металлических ворот, переминаешься с ноги на ногу, потом, повздыхав и чувствуя себя полным идиотом начинаешь старательно выводить: «Girls! Come on, girls». Прибегают, бестии, через раз. И если несутся, то так, словно норовят снести леваду вместе с воротами ко всем чертям.
А если нет… Тихонечко жалуясь на судьбу пускаешься в плавание по росистой траве. Мокрым насквозь становишься минут через пять. Через двадцать, если очень повезет, натыкаешься на табунок лошадей. Если не повезет, будешь искать целый час и обнаружишь, конечно же, у самых ворот.
Когда лошади найдены, целая задача переправить их на конюшню. Гоном гнать нельзя – дорога рядом. Поэтому водишь по две, а в ворота пробуют прощемиться все и сразу. Сколько раз мне ноги у тех ворот отдавливали да прижимали от души!
До конюшни около 10 минут пешком и вся эта процедура отнимает довольно много времени.
В восемь лошади должны быть попоены-покормлены. В девять – почищены и поседланы – с девяти начинаются тренировки. И кончается завтрак. Поэтому между кормлением и седловкой нужно успеть на кухню и перехватить чего нибудь самому.
С 9 до 11 занятия, потом час на расседлывание, уборку и так далее. Потом до обеда я дополнительно работала инструктором по водным лыжам, но это – отдельная история.
После обеда ездила в свое удовольствие на Эль Дьябло.
Потом опять два часа занятий, кормление лошадей, отбивка «под ноль» конюшни, возня с детьми и сон – мертвый по причине усталости и ноющей спины.
О ПОЛЬЗЕ ШЛЕМА
Еще одна вещь, по поводу которой у меня постоянно возникали трения с руководством лагеря – это ношения шлема. Шлемы в лагере были страшные: огромные, тяжелые, подбитые параллоном и какие-то очень неопрятные. И одевать я их не хотела категорически.
А Хармонсы считали (справедливо, надо заметить), что рассекая на лошади без шлема я подаю дурной пример детям и нарушаю технику безопасности. И страховку не получу, если что.
И в тот день, непонятно зачем наведавшись на конюшню, этот противный шлем меня одеть заставили. И я смирилась. Группа детей подобралась как никогда умелая и мы с ними то и дело выезжали в поля, с рысью и галопом. И все получали от этого колоссальное удовольствие – так стоило ли его отменять из-за противного шлема?
Большой кусок земли вокруг дома-усадьбы, с лесом и берегом озера, принадлежит самим Хармонсам. Но кроме него мы, с разрешения владельцев, катались и по соседнему участку. Вход на который загораживали ворота. А за воротами около километра шла идеально ровная, с двух сторон огороженная сеткой дорожка, на которой мы и делали галоп.
Однако перед вожделенным галопом следовало сначала открыть, потом закрыть ворота. Сделать это с седла было проблематично. И я всегда спешивалась. И на этот раз тоже. Только вот остальные кони почему-то решили не дожидаться, пока я вновь сяду на лошадь, а привычно поскакали по дорожке.
Сразу меня это не расстроило. Подумаешь! Дорожка заканчивается точно такими же воротами – далеко не убегут, а всадники крепкие, упасть не должны.
Но… Не учла я того, что Люсинда, на которой я в тот день сопровождала группу, в отличии от Эль Дьябло, панически боялась отстать от лошадей.
«Ну, садиться на полном ходу мне не впервой» -- подумала я, отталкиваясь от земли. Ибо чувствовала, что лошадь вот-вот сорвется в галоп. Так оно и случилось.
Я плавно начала перебрасывать ногу через спину лошади, когда вдруг что-то ухнуло, и не успев понять, что случилось, я уже катилась по земле.
Оказалось – порвалось путлище.
Упала я тогда сильно – шлем даже треснул и гул в голове стоял еще несколько дней. А что было бы, не окажись на мне шлема…
… В прочем, неделю спустя, только-только перестала болеть моя несчастная голова, я вновь принялась за старое. И до сих пор если и одеваю шлем, то в самую последнюю минуту – обычно, перед выездом на конкурное поле на старт.
Часть 3. Наши будни
СТЭЙБЛ МЕНЕДЖМЕНТ
О том, что мне нужно будет работать с лошадьми и учить детей азам верховой езды, я знала заранее. А вот требование хозяев кроме этого проводить теоретические уроки «стэйбл менеджмент» повергло меня в настоящий шок.
«Стэйбл менеджмент» заключался в рассказе каждой группе детей основ техники безопасности, чтении лекций о строении лошади и особенностях поведения этих животных, и подробному описанию строения седла, уздечки, конюшни и т.д. и т.п.
Вообще-то информация мне это хорошо знакомая. И делиться ей мне всегда нравилось. Но не на английском же языке!
Попытка отвертеться от этой обязанности успеха не имела. И выручил меня все тот же учебник с картинками на английском языке, который я к концу третей недели стала цитировать наизусть страницами.
То, чего в учебнике не было, объясняла чуть ли не знаками, устраивая в конюшне театр одного актера. Особенно детям нравилась та часть, где я рассказывала (и красочно показывала) про особенности зрения лошадей. В частности, тот момент, где объяснялось, как и с какой амплитудой может ударить лошадь, если подойти к ней не с той стороны. Говорят, взбрыкивала я при этом конечностями весьма натурально.
А спустя две недели я поняла, как извлекать из этого треклятого «стэйбл менеджмента» практический смысл. И стала предлагать вновь прибывшим ребятам поучиться не только теории, но и практике ухода за лошадьми. С энтузиазмом соглашались все. И не пугали их ни ранние подъемы, ни тяжесть и грязность конюшенного труда.
Правда, обычно на первые день-два.
И чтобы не тратить зря силы на обучение элементарным премудростям, я брала с детей своеобразные расписки – мол, обязуюсь добровольно и с удовольствием в течение смены ежедневно делать то, то и то. И закрепляла за каждым «свою» лошадку.
Не знаю, как на счет удовольствия для детей, но сама я к концу первого месяца солидную часть работы с себя сняла. И действительно занялась менеджментом, то бишь «рукомахательством» и распределением обязанностей, а также контролем за их качественным исполнением.
ПРО ТАЧКУ, ОПИЛКИ, ЗЕРНО
В Америке я впервые увидела, как опилки продают … мешками! Небольшими, как от сахара, герметичными и по 8 баксов за мешок! Эти самые мешки лопались с очень забавным звуком, словно хлопушки, и я всегда поражалась, как много опилок (точнее, ровненькой, желтенькой, очень сухой и ОБЕСПЫЛЕННОЙ стружки) там оказывалось. Одного такого мешка хватало на 2 стойла. Правда, небольшим слоем.
Я попробовала было сыпать побольше, но получила выговор от владельцев за расточительность. Ну и ладно, зато и уборки потом было меньше. Важный фактор, если учесть, что уборка денников занятием была очень тяжелым.
Убирали мы их самым обычным способом – с помощью тачки и лопаты. Но тачку потом надо было затянуть по узкому высокому трапу и вывернуть в припаркованный на заднем дворе грузовик. Если погода стояла сухая, то все проходило более-менее гладко. А после или во время дождя трап становился скользким, тачка то и дело срывалась и сильно била по ногам – с синяками мы ходили с Линдой просто ужасными.
Еще сильное впечатление произвел на меня чан, где хранилось зерно. Как туда попадали мыши – бог их знает. Чан был стальной, высокий, с крышкой на замке. Я его со всех сторон осматривала – ну ни дырочки! Зато открываешь утром крышку, а там десяток осоловевших обожравшихся мышей. Кто-то просто без сил лежит, кто-то на гладкие стенки в попытках выбраться прыгает.
Линда всегда при этом зрелище оглушительно визжала, чем доставляла мне несказанное удовольствие. А я брала совочек и по одной доставала мышей и отпускала их на волю.
КАК МЫ ЛАРО ЗАЕЗЖАЛИ
Жеребцов смело держат только у нас. А в большинстве «забугорных» стран это запрещено. И там у лдей не связанных с конным спортом бытует мнение, что жеребец, особенно кроющий – это существо дикое, коварное, и ну очень злобное и агрессивное.
Ларо был именно жеребцом. Причем кроющим. Его глухой денник всегда закрывали на замок, и со всех сторон висели таблички: «Не подходить – ЖЕРЕБЕЦ!». И всех детей предупреждали, что приближаться туда нельзя и близко.
Когда Линда решила вдруг заездить Ларо (на которого за девять лет его жизни никто никогда не садился) в глазах американских детишек она стала чем-то вроде национального героя. На нее смотрели с благоговейным ужасом и восхищением. А Линда между тем просто гоняла зверя на корде, правда, вооружившись защитным жилетом и шлемом.
Мне такой поворот событий не понравился. Наверное, потому что отношения с Линдой не сложились. Из-за постоянных доносов, из-за излишне жесткого обращения с лошадьми, из-за возникшего между нами соперничества, если быть совсем честной. И я решила опередить Линду.
Надо сказать, что страха Ларо у меня не вызывал абсолютно. Во-первых потому, что у нас жеребец – дело обычное. Во-вторых, сам этот соловый конек казался мне существом очень кротким и ласковым, и к людям он всегда относился очень уважительно и с каким-то грусто-мудрым пониманием.
На следующее утро, когда Линда и дети еще завтракали, я со вздохом водрузила на спину Ларо седло, одела уздечку (он смотрел на мои манипуляции удивленно, но не сопротивлялся) и выехала на поляну, где и проходил завтрак.
При нашем появление воцарилось гробовое молчание. Я проехала пару раз вдоль берега (что было достаточно сложно, ибо насмерть перепуганный Ларо с трудом соображал, как реагировать на повод) и даже ковырнула его пару раз пяткой, чтобы он хоть чуть-чуть попинался. Он и попинался. Но именно чуть-чуть и абсолютно без энтузиазма. И когда я повернула его голову к конюшне, потрусил к ней с видимым облегчением.
Ребячья моя проделка прошла без последствий. Разве что Линда на меня сильно обиделась. Но учитывая, что с самого начала наши отношения шли наперекосяк, это уже ничего не меняло. А Ларо мы больше не седлали.
Уж очень много и без того было работы.
Часть 4. Заключительная
ПРЫЖКИ
К концу первого месяца я серьезно занялась напрыжкой Эль Дьябло. Серьезно – в плане отношения к этой работе, а не имеющихся ресурсов. Ни жердей, ни барьерных стоек в лагере не было. И все кавалетти, клавиши и препятствия сооружались из подручных материалов – веток, каких-то пластмассовых стоек и даже длинных кукурузных стеблей.
К концу второго месяца Эль Дьяло хорошо ходил восьмидесятисантиметровые связки, а отдельные прыжки мы делали до 120 сантиметров, чем я в душе очень гордилась.
Линда к моим занятиям прыжкам относилась весьма скептически, считая, что так рисковать (выезжая без шлема и тренера) могут только «эти ненормальные русские». Но хозяева не возражали, и Линда раз за разом просто приходила на мои тренировки и молча наблюдала за нашей с Эль Дьябло работой.
Молча, потому что после одного из конфликтов, мы с ней разговаривать перестали. И поссорились даже не из-за коней, а из-за корейской девушки Грэйс, нашей ровесницы, помогавшей хозяевам на кухне.
Грейс существом была очень набожным, практически безмолвным и словно заранее покорно готовой к превратностям судьбы. Хозяева ее обожали, ставили нам всем в пример и загружали работой раза в три больше того, что было прописано в контракте. Она и готовила, и мыла, и стирала, и убирала огромный дом, еще и с детьми возилась.
Эту же манеру – командовать сверх меры кореянкой -- переняла и Линда. Пока Грейс просто мыла за ней чашки, я неприязненно молчала. Но когда англичанка стала кидать фантики от конфет вместо мусорки на пол и командовать Грейс «подбери!», я поступила именно так, как и должны вести себя русские варвары: от души заехала Линде в солнечное сплетение и страшным голосом пообещала в случае ябедничества придушить ночью подушкой.
Весь вечер потом я выслушивала нытье на тему прав и демократии, и что по мне тюрьма плачет. Но хозяева об этом инциденте не узнали, к Грейс Линда больше не цеплялась (сама я в лице корейки неожиданно приобрела самого преданного друга), а со мной с того утра Линда перестала разговаривать.
Но «отомстить» таки сумела.
На одной из тренировок, на двойной системе я усилила посыл хлыстом, хлопнув им Эль Дьябло по плечу. И увидела торжествующую усмешку Линды, на которую внимания не обратила. А зря. Вечером хозяева в очередной раз вызвали меня на ковер и прочитали лекцию о жестоком отношении к животным. И что избивать лошадей нельзя.
Оправдываться я не стала. Контракт подходил к концу и продлевать его я не собиралась. Подстриженные полянки и берега мне к тому времени успели опротиветь, а 150 долларов в неделю больше не казались нормальным заработком.
Я – ИНСТРУКТОР
В прочем, получала я несколько больше, чем эти 150 у.е. Добавку как минимум в половину этой суммы составляли чаевые от родителей детей.
Дело в том, что каждую субботу, перед тем, как покинуть лагерь, дети по традиции демонстрировали мама-папам умения, приобретенные за проведенную в лагере неделю.
Лошадей в субботу утром мы чистили особенно тщательно, заплетали хвосты и гривы, лакировали копытца. И начиналось.
Именно тогда я поняла, что тренерская работа – это мое. Мне огромное удовольствие доставляли успехи детей, мне не надоедало по десять раз объяснять не только КАК надо, но и ПОЧЕМУ именно так, а не иначе. И не лень было постоянно следить за посадкой и исправлять ошибки.
И большинство из тех, кто в понедельник первый раз в жизни сел на лошадь, к субботе могли самостоятельно продемонстрировать вольты, восьмерки и серпантины и проехать пару кругов строевой рысью.
Родителей такие успехи чад умиляли. И почти всегда, едва я ссаживала с лошади пунцового от гордости и смущения дитенка, в мою руку перекочевывало от 5 до 20 долларов.
А одни из родителей, чей ребенок до приезда в лагерь панически боялся лошадей, хотя и видел их с самого рождения, а в субботу продемонстрировал вышеперечисленные элементы, даже пригласили к себе на конюшню работать.
В прочем, как это приятно и заманчиво не звучало, работать с лошадьми я не собиралась. Как и у нас, так и в Америке дело это прибыльное либо для больших мастеров, либо для владельцев конюшни. А мастером я не была.
До окончания визы оставалось немногим менее двух месяцев и за это время мне предстояло еще покорить Америку. Правда, в самом меркантильном смысле этого слова – а именно, заработать как можно больше денег.
ОТЪЕЗД
И все-таки уезжать было грустно. И Эль Дьябло, и Ларо, и Таша, и Люсинда, и другие кони сделались за лето такими родными и любимыми… Но уехала последняя детская смена, хозяева лагеря, уставшие за сезон не меньше, чем мы сами, как-то сразу потухли и перестали улыбаться. И сухо объявили, что через два дня отвезут нас в город на вокзал. А дальше – как знаете.
Денег у меня было совсем не много (почти все я сразу отправляла в Минск), около 200 долларов. Знакомых в Америке тоже не было. Как и конкретных представлений, что делать дальше.
Два дня было просто очень страшно. А очутившись на вокзале, я вдруг почувствовала в себе невероятный приступ авантюризма. Узнала, когда и куда отправляется ближайший автобус и купила на него билет, на что ушла половина имеющейся наличности.
Уже качаясь в уютном серебристом «Грейххаунде», я по карте посмотрела, что город Океан Сити, штат Мериленд, куда я направлялась, находится на узком полуострове между океаном и заливом. И подумала, что случайный выбор этот не так и плох.
И еще с улыбкой вспомнила, как перед отъездом тихонечко засунула Линде, панически поящейся грызунов, в рюкзак дохлого мышонка.
… «Грейхаунд» спорно глотал ровные мили американской дороги. И было немножко страшно, немножко весело, и немножко грустно от того, что конная часть американских приключений уже закончилась…
Вернуться к рассказу о том, как всё начиналось>>