Часть 1.
И вновь дорога.
Зимняя, скользкая, вся в рытвинах и колдобинах, но такая чудесная – ведь цель у этой дороги два крупных хозяйства, занимающихся разведением, подготовкой и продажей спортивных лошадей.
Сидящий за рулем водитель (а заодно мой друг и ученик Алеша) моего энтузиазма не разделяет абсолютно: морщится каждый раз, когда машину встряхивает особенно сильно, и недовольно косится на
Сашу, разглагольствующего на заднем сиденье.
Недовольство мне это понятное: Саша уже часа два ведет монолог на околоконные темы, вспоминая своих и чужих чемпионов, перечисляя их достоинства и недостатки, проходится по родословным, перескакивает на обсуждения тех или иных производителей. Алеша теряется в этом количестве кличек, фамилий и терминов, и невежливо делает музыку погромче.
Я улыбаюсь – ситуация эта меня забавляет, да и вообще испортить мне настроение в таких поездках не так и просто.
… По узким улочкам Гомеля плутаем долго. Конно-спортивная школа находится в самом городе, и проходит не менее получаса, когда находится прохожий, способный внятно объяснить, где именно.
Первое впечатление о школе – сено. Даже на моей конюшне оно не такое зеленое и пахучее. Прижимаюсь к рулону носом, растираю ароматные былинки в руке – чай можно с такого сена заваривать! Как раз время дневного кормления, и я с удовольствием наблюдаю, как конюх развозит лошадям вкусно пахнущую кашу и кладет в кормушки щедрые порции зерна, ласково приговаривая при этом что-то лошадям.
Встречает нас Влад, один из тренеров. Они долго обнимаются с Сашей, хлопают друг друга по плечам. Начинаем путешествие по Школе.
Влад с гордостью показывает мне своих лошадей – пятилетняя тракененская кобыла и трое тракено-гановеров 2002 года рождения.
Саша тут же начинает нахваливать трехлеток, Влад также перечисляет многочисленные достоинства своих жеребчиков, а я и Алеша переводим взгляд с одной на другую лошадь… ну, скажем так, с удивлением.
Да, масть у двоих из них эффектная. Немцы называют такую окраску «розовой», беларусы — «чалой»: светло-серый подшерсток накрывает более жесткий темно-рыжий волос и жеребчики действительно выглядят необычно. Да еще и ровно-круглые магометовые пятна у обоих на крупе.
Но остальное!
Рост в холке у этих трехлеток около 160 см, от силы – 162. Ноги рыхлые, с небольшими фризами. Сложены кони пропорционально, но как-то грубовато. Да и вывезены непонятно с какого колхоза.
Подозреваю, что папы у жеребят действительно ганноверские или там тракененские, а вот мамы, скорее всего, обычные белоруски. Особенно если учесть, что чалая масть для белорусских упряжных характерна, а для тракенов и ганноверов… сомневаюсь. Но свое мнение благоразумно оставляю при себе.
Хотят за трехлеток от трех до восьми тысяч долларов. Тот, который за восемь, в прочем, в леваде производит действительно сильное впечатление. Движения у него энергичные, пластичные, мощные. Прыжок великолепен – техничный и высокий.
Говорю владельцу лошади несколько комплиментов и мы отправляемся дальше – со Школы на конзавод, который находится в 14 километрах от Гомеля и где уже несколько десятилетий разводят русских рысаков.
О том, что рысачий завод находится в упадке, я в принципе знала. Но увиденное повергло меня в шок. Снег не шел уже неделю, но к единственным воротам конзавода не вела ни одна колея. Следов человеческих и то не было. Тихо, пусто, безлюдно. Только вороны иногда каркают.
Беспрепятственно вошли на территорию.
Там – ровные ряды конюшен, большей частью пустые. Наконец находит ту, в которой стоят лошади. Двери, не смотря на мороз, нараспашку. Внутри опять-таки ни души.
В конюшне около пятидесяти голов. В основном молодняк, хотя с десяток коней явно возрастных, по-видимому – производители.
Наше внимание привлекает один из них. Представьте себе русского рысака – рослого, типичного, правильного, с породной сухой головой и изящной шеей и … расписной пегой масти.
Сразу вспомнился толстовский Холстомер. Вот уж не думала, что доведется увидеть такое чудо в живую. Потом уже узнаю, что пегий жеребец — рысак только на три четверти. А бабка у него белорусской породы. От нее он и взял свою необычную рубашку.
Среди жеребят двое серых, остальные вороные или гнедые. Выглядят они не важно – худые, шерсть длинная и свалявшаяся, гривы и хвосты – сплошным колтуном, глаза безжизненные и равнодушные.
В денниках нет ни опилок, ни соломы, ни сена. Причем вообще нет.
Чтобы найти хоть одного человека, нам понадобился почти час. Время было обеденное, но никаких движений по этому поводу на конзаводе не происходило.
Наконец в дальних конюшнях обнаружился конюх, а заодно и еще около ста голов лошадей – матки и жеребята.
Часть из жеребят оказались яркой пегой масти, но такие же худые и неухоженные, как увиденные нами в первой конюшне.
-- Сколько им? – спрашиваю я у конюха.
-- Да по разному. И годовички есть, и двухлетки. И пару трехлеток.
Я с удивлением оглядываю табун. Даже для годовичков жеребята мелковаты. Редко-редко кто выше 125-130 сантиметров.
-- А кто из них двухлетки? – ошарашено спрашиваю я.
-- А вы по хвостам смотрите, -- на полном серьезе отвечает конюх. – У двухлеток хвосты длиннее. Мы их сами так и отличаем.
В прочем, один жеребчик привлекает мое внимание. Он самый высокий – сантиметров 155 в холке, энергичный, упитанный, с короткой шерстью и аккуратно разобранными хвостом и кривой. И вороной с отливом, без единой отметины, масти.
-- А этому сколько?
-- Тоже два. Но он, эта, частный. Его к нам на заездку хозяин неделю назад отдал. Чтоб в качалку, значится, заездили. Но если хотите, дам телефон владельца. Он его вроде как продать хотел.
С конзавода едим к владельцу вороного рысака. Он живет на окраине Гомеля, в частном секторе, и Влад по дороге инструктирует нас, как вести себя с этим человеком. Описывает как личность сложную, непредсказуемую, до денег жадную и хамоватую.
Между тем Евгений – владелец рысака – производит на меня совсем другое впечатление. Хозяин. Барин. Сильный, знающий себе цену человек. Светлобородый, высокий. Про таких говорят – косая сажень в плечах. Встречает нас настороженно, в дом – и даже во двор – не приглашает. Имеющихся у него на продажу коней выводит за ворота.
Кони – под стать хозяину. Широкие, сытые, спокойные.
Первым показывает шестилетнего гнедого русского рысака. Жеребец и в телеге ходит, и в плугу, и под седлом конкура прыгает.
Вторым – англо-тракененского полуторагодовалого жеребенка, тоже гнедого. Вижу, как у Саши при виде этой лошади загораются глаза. Жеребчик и в самом деле хорош – рослый, 160 в холке точно будет, высоконогий, с длинной шеей и прекрасным затылком, продолговатой змеиной головой. Уже заезжен под десятилетним сыном хозяином, что мальчик по просьбе Саши и демонстрирует.
Потом нам показывают еще одну англо-тракененскую кобылку, очень славную, но некрупную.
Саша пробует говорить по ценам с хозяином сам, но разговор у них не ладится. Оба злятся, смотрят исподлобья.
Брать инициативу на себя, мне, уставшей и замерзшей, не хочется.
Вступаю в разговор неохотно, но уже через несколько минут мы с хозяином вдруг нащупываем интересующую нас обоих тему – и после этого все становится как-то проще.
Нам обоим нравятся орловские рысаки. Мы оба хотим приобрести для себя лошадей этих пород – если не сейчас, то в будущем — обязательно. Оба с упоением называем клички рекордистов и их результаты, самых известных производителей и их потомство. И почти с жалостью смотрим на Влада, Сашу и Алешу, которые не знают, кто вышел победителем в схватке Жара и Пиона, какие результаты показывают дети Храброго и Исполнительно…
Поговорив чуть об орловцах, начинаем торговаться. Мне понравились две лошади – полуторагодовалый англо-тракен и двухлетний вороной рысак. Рысак сильнее, но умом я понимала, что полуторник объективно лучше.
Не придя к окончательному решению, обмениваемся телефонами и расходимся.
Не знаю, что думал в том момент Женя, но я точно знала, что одну из этих двух лошадей я обязательно куплю.
* * *
Неделю, выложив перед собой фотографии двух понравившихся мне лошадей, я мучалась вопросом, кого выбрать.
Душа моя навсегда отдана рысакам. За их честность, преданность, за яркий и ровный темперамент.
Правда, с моей точки зрения, рысак должен быть, во-первых, орловским, во-вторых серым, в третьих, в два года должен вырасти все же повыше, чем 155 в холке.
А англо-тракен в будущем обещал стать лошадью замечательной, и цена на него была меньше реальной. На рысака, напротив, завышенной.
В результате я решила остановится на рысаке, а англо-тракена предложила купить своей ученице. Точнее, ее родителям.
Эх, по разному становятся люди частными владельцами. И редко так счастливо и легко, как моя семнадцатилетняя ученица Маша.
Ездить она начала только прошлым летом, потом был большой перерыв, и реальный стаж ее верховой езды составляет 3-4 месяца.
Саша любит повторять, что хорошо будет ездить не тот, у кого хорошая мускулатура, а тот, у кого хорошая голова. И это утверждение на все сто процентов подтвердила Маша.
К урокам верховой езды она относилась вдумчиво, внимательно, и всегда интересовалась не только «как», но и «почему». Старалась, и делала невероятные успехи. Лошади увлекли ее, и мне, не смотря на разницу в возрасте, было интересно и заниматься, и общаться с ней.
Родители Маши умудрялись не только успешно заниматься бизнесом, но и вкладывать в дочерей много своих сил и времени. И полностью поддержали Машу в ее желании не только ездить верхом серьезно, но и приобрести собственную лошадь.
Для меня это был хороший вариант. Я знала, что жеребенок попадет в надежные и любящие руки. И поскольку стоять он будет у меня, и работать с ним буду я, станет в такой же степенью моей лошадью, как и Машиной.
На этом и порешили. А через два дня гомельский ветеринар, который по моей просьбе осматривал рысака, сказал, что его насторожил скакательный сустав жеребчика, и порекомендовал воздержаться от покупки.
И в Гомель я поехала за одной лошадью.
Часть 2. С постоянными отступлениями и размышлениями
Решив сэкономить на дороге, в Гомель я отправилась на поезде.
В те выходные там стартовал кубок Беларуси по конкуру, и я предположила, что привезти лошадь с попутной машиной обойдется дешевле. Да и идея провести два дня в малознакомом городе, да еще поприсутствовать на больших соревнованиях, казалась мне удачной.
По поводу ночлега я не переживала, предполагая, что либо подселюсь в общежитие к знакомым конникам, либо меня возьмет к себе на квартиру кто-нибудь из местных тренеров. Так оно в результате и получилось.
Самостоятельные путешествия всегда вызывают во мне энтузиазм и сопровождаются вспышкой энергией. И сойдя с поезда, я весело перекинула на плечо тяжеленную сумку (две попоны, корда с недоуздком, дорожные ногавки и 4 бутылки коньяка) и зашагала к остановке. Ехать было далеко, почти через весь город, и устроившись в троллейбусе у окна, я с удовольствием осматривала город.
Первый встретившийся на территории конно-спортивной школы человек оказался нашим минским ветврачом. Затем я поздоровалась с одним из ратомских конников. Потом вторым, третьим... Ощущение было такое, словно я не в гости приехала, а к себе домой. И такой знакомый запах сена, опилок, запаренного зерна, навоза – всего того, из чего складывается конюшня…
Как раз начинался первый утренний старт, и, кинув сумку в каптерке у Влада, я заняла место на трибунах.
Смешанное чувство вызвали у меня выступающие спортсмены и их кони.
В Беларуси, где до сих пор многие крупные коневодческие хозяйства государственные (читай – бесхозные) рождается много выдающихся спортивных лошадей. И все лучшие уходят за границу. Где им меняют имена, и никто не догадывается, что какой-нибудь Джемани Прауд, выступающий в конкурах класса S, родился под Минском и до пяти лет звался Правдивым или просто Петровичем.
Первый раз ставку жеребят просматривают (немцы, голландцы, россияне и даже арабы иногда) в семи-восьмимесячном возрасте и забирают лучших. До года табун молодняка «прореживают» 5-6 раз. До двух лет – раз двадцать. То, что осталось, идет в заездку и распределяется между спортсменами. И опять-таки лошадей, показывающих хорошие результаты, продают за рубеж и в четырех и в пятилетнем возрасте.
А то, что остается, и выступает на белорусских соревнованиях.
Смотрю, как старательно идет по маршруту серый жеребец по кличке Гриф. Талантливая, душевная и очень честная лошадь. Его много раз хотели купить, но сделав рентген, потенциальные покупатели все как один в ужасе отказывались, и утверждали, что эта лошадь вот-вот рассыплется, что с такими скакательными и ходить нельзя, не то что прыгать.
Так было, когда Грифу исполнилось пять, шесть, восемь лет … И все это время он прыгает крупные конкура, чуть прихрамывая на разминке, и предельно собираясь во время выступления.
Прыгает, как правило, хорошо. Привозит мастеров и кандидатов, реже – призовые места. Так как там, где нужно пройти маршрут не только чисто, но и резво, Гриф увы, не всегда справляется.
Грустно, но нередко только вот такие лошади – с проблемными ногами, или мелкого роста – и остаются выступать на своей родине.
Вариант номер два (то есть некрупный) – лошадь по кличке Напор.
Невысокий, чуть более 160 в холке, исключительно талантливый конь, с длинной змеиной шеей и мускулистым туловищем. Он всегда резво везет своего о всадника по маршруту, одинаково хорошо делает как инерционные, так и силовые прыжки. И высотные препятствия, даже те, которые по высоте больше самого Напора, он берет очень хорошо, но вот широтные…
На открытом поле и с широтными Напор справляется более чем прилично, а в манеже, где нет возможности разогнаться и где приходится постоянно маневрировать, параллельные брусья даются ему ох, как нелегко.
На этих соревнованиях составители маршрута сделали упор именно на широтные препятствия. И Напор, одна из самых моих любимых лошадей, в тройку победителей не вошел.
С маршрутом лучше всего справилась Лиана – крупная, грубая и очень длинная лошадь, принадлежащая частному хозяйству. На тех стартах, где мне приходилось видеть Лиану, звезд с неба она не хватала. Но здесь отпрыгала лучше всех, и на следующий день привезла своему всаднику звание чемпиона Беларуси.
Кроме этого стартовали в Гомеле две питерские лошади. Одна из них, хрупкая рыжая кобылка по кличке Гроза, сразу вызвала во мне неподдельную симпатию. Чего не скажешь об ее всаднике. Да и не только я, все конники, сидящие на трибунах, болезненно морщились наблюдая, как эта пара проходила маршрут.
Гроза прыгала чудесно – легко, с большим запасом, старательно поджимая лапки. Только вот то ли расчета не видела, то ли слишком прислушивалась ко всаднику, который высылал лошадь на прыжок в самых неожиданных местах – то в плотную к препятствию, то не доехав до него несколько темпов. В результате лошадь несколько раз приземлялась на барьер, сильно билась грудью о жерди, мокрела от ужаса и боли, но продолжала мужественно везти своего мальчика к финишу.
Когда первый в этот день старт закончился, я возвратилась к непосредственной цели моей поездки.
Влад предложил забрать жеребенка, которого я собираюсь покупать, на ночь в Школу, чтобы утром, сразу после соревнований, загрузить его в попутную коневозку и отправить в Минск. Мне это показалось разумным.
Мы договарились с двухместным прицепом-коневозом и поехали на встречу с хозяином лошадки. И выяснили, что из-за снега подъехать к его конюшне на легковой машине невозможно, и что загружать полуторагодовалого жеребенка, который раньше в коневозке никогда не ездил, нам придется прямо на оживленной трассе.
Жеребенка привел мальчик, сын хозяина. Ему явно жалко было расставаться с выросшей у него на руках лошадкой, но парень крепился, хмурил по взрослому брови, потом по-хозяйски похлопал жеребчика по шее и решительно снял уздечку.
-- Спасибо тебе за лошадь.
-- Вам спасибо, -- буркнул он.—Мы ему ноги сегодня расчистили, так что в ближайший месяц-два коваль не понадобится.
Жеребенок, к моему огромному удивлению и еще более огромной радости, в коневозку зашел спокойно, и сразу принялся теребить набитый сеном рептух.
Так же спокойно он перенес дорогу до Школы, и в незнакомую для него конюшню вошел уверенно, хотя и оглядывался беспокойно по сторонам. В прочем, принесенная в денник охапка сена тут же переключила его внимание.
Проблемы начались на следующий день. В субботу я договорилась с двумя машинами-коневозками, но в воскресенье утром выяснилось, что у одной сломался трап. А второй водитель, видя, что выбора у меня не осталось, резко взвинтил цену.
Это не смертельно, но очень уж было обидно. Почти до слез.
Мир конников бывает разным. Чаще хорошим, чем плохим. И может быть поэтому мне хочется идеализировать его и верить, что конники, даже мало- или незнакомые всегда помогут, поддержат, выручат.
Как должное восприняла я предложение Влада остановится на ночь в его квартире. Да и сама сколько раз делилась ночлегом и каптеркой с приезжими спортсменами. Мне нормальным казалось, что как-то, когда мой тренер не смог присутствовать на соревнованиях, меня, вместе со своими учениками, взялся разминать и готовить к старту практически незнакомый мне мастер. И искренне радовался потом хорошо пройденному маршруту.
Да и Саша, мой тренер, сколько раз с моего молчаливого согласия одалживал приехавшим на соревнования спортсменам то мартингал, то бинты, и даже как-то мои бриджи, потому что приезжая девочка ...
За 50 километров до Минска водитель, в очередной раз прислушавшись к надрывно кашляющему мотору, вдруг заявил, что в Минск он не поедет, и что я могу переночевать с лошадью на их конюшне, а утром что-нибудь придумать.
Я отказалась, и в два часа ночи оказалась с лошадью посреди трассы…
В прочем, закончилась эта история хорошо. Вызванная мной хенка приехала минут за 40, и еще час спустя я заводила жеребенка в конюшню.
Где он (дорогу малыш перенес на удивление хорошо и сохранил еще много энергии) возбудил в моих кобылах лучшие (хотя и не совсем материнские) чувства, вызвал бурю восторга у своей новой хозяйки и за рекордный срок умял заботливо приготовленный ужин.