Вальс, с моей точки зрения, лошадь очень талантливая (интересно, а есть хоть один ЧВ, который думает о своей лошади по другому?). Движения у него легкие и пружинистые. Подпрыгивает он, резвясь в леваде, очень высоко. На тренировке практически без перехода в шаг по собственному почину рысит-галопирует по 40 минут, после чего мгновенно восстанавливает и пульс, и дыхание. Словом, универсальная лошадь – хоть в выездку, хоть в конкур, хоть в пробеги. Только ростом, как и все арабы, уж очень маленький – 147-148 в холке в два года.
Но есть у Вальса одна особенность – заставить его что-то сделать нельзя. На давление он сразу замыкается и изображает из себя ослика: не понимаю, не хочу, не буду. 
Поэтому к вопросу его напрыжки я отнеслась очень осторожно, решила не заставлять, а превратить все в веселую игру.
Ага!
Пока я таскала в леваду стойки-жерди, Вальс от всей души с этими деревяками развлекался: хватал зубами, валил или вовсе оттаскивал в сторону. Если я пробовала его от этого занятия отвлечь, он с удовольствием отвлекался. И пробовал валить-таскать уже меня.
Собрав наконец конструкцию воедино и запасшись сухариками, я предложила Вальсу поиграть в догонялки. Он согласился, но когда мы доскакали вдвоем до барьера, стал как вкопанный. С удивлением посмотрел на меня. «Что это за гадость здесь стоит, -- было написано на его морде. – Оно тут стоять не должно! И вообще наверняка кусается».
О том, что кусается здесь исключительно наглая арабская морда с поэтичной кличкой Вальс, на время нашей импровизированной напрыжки мой ослик как-то забыл.
Чтобы не пугать лошадь, я сняла жердь (хотя там и было-то сантиметров тридцать высоты) и положила ее на землю.
"Не-а, -- сказал Вальс. – Теперь я точно знаю – кусается она. Притаилась на земле, чтобы получше вцепиться в несчастного арабского ослика".
Следующие пятнадцать минут мы бегали вокруг лежащей жерди. Но даже заигравшись, Вальс был начеку и четко отслеживал, где эта страшная палка лежит.
Сухарики помогли чуть лучше. Поумилявшись, какая, оказывается, длинная у моего ослика шейка (чтобы не переступать через жердь, но добыть при этом сухарик, конь проявлял чудеса гибкости и пластичности), я наконец добилась желаемого: брезгливо поджимая под себя ноги, жеребенок все-таки перебрался на ту сторону. За что был тут же захвален и закормлен вкусностями.
Дальше пошло лучше: через лежащую жердь он стал носиться даже с энтузиазмом. Но едва она была поднята на тридцатисантиметровую высоту, как вновь начались проблемы.
В ход пошла грубая лесть. Я рассказывала Вальсу, что он не просто лошадь, а жеребец! Арабский! А значит очень смелый и сильный. И палочка какая-то ему – тьфу, а не палочка. И что все оставшиеся в моем кармане вкусности именно смелой и благородной лошади и предназначены. А трусливые серые ослики и так обойдуться.
И получилось! Прыгнул он! Да как! Первый раз я видела, чтобы в прыжке лошадь умудрилась ... поочередно задеть жердь всеми четырьмя конечностями
В прочем, и этот подвиг был поощрен, после чего жерди убраны, а Вальс отпущен дальше догуливать в леваду.
-- И что с него будет? – несколько расстроено спросила я у наблюдавшего за нашими попытками мужа. Пробегов у нас не проводят, в выездке предпочитают мамонтов от 170 в холке, а конкурных талантов, вопреки ожиданиям, эксперимент не выявил.
-- В шоу его надо отдать, -- ответил муж.—Посмотри, какой выпендрежник.
Я оглянулась.
Возле левады сидел кот. Наш черный Маврик, возмужавший за последние месяцы и даже начавший ловить мышей. Он внимательно и даже с каким-то мудрым пониманием смотрел на Вальса. Который, в свою очередь не отрывая глаз от кота, бегал перед ним прыжинистой красивой рысью, задрав вертикально хвост и выгнув лебедем шею. Красовался и сам от собственного совершенства всячески тащился.
«А ведь точно, шоу – самое для него то, – подумала я. – Никогда еще не видела лошади, которая так была бы чувствительна к вниманию и к лести».
Только вот и шоу у нас, увы, тоже не проводятся.